Сигареты

Минздрав, кажется, уже устал предупреждать об опасности курения. Но, несмотря на моду на здоровый образ жизни, сигарета по-прежнему остается романтичным аксессуаром.

Помню, как закурила в первый раз. Мне было девятнадцать лет, и я, студентка второго курса филфака, впервые г в жизни отправилась за границу одна. Мне предстояло все лето работать на базе отдыха в Ныо-Гэмншире, и свой самый первый американский день я провела в отеле Нью-Йорка, в группе таких же русских студентов. Я не спала всю ночь, бродя по этажам отеля, выходя на заправку и таращась на шоссе, которое, казалось, вело прямиком в мое светлое будущее. Бродя по ночному нью-йоркскому отелю, я познакомилась со студентом, который на следующий день ехал в тот же штат. Я обрадовалась попутчику, и в автобус мы сели вместе, мгновенно подружившись. Когда автобус сделал остановку для дозаправки, мы вышли размять ноги, и Вадим достал из кармана пачку сигарет «Парламент».

Я закурила с ним. Курить было приятно и волнительно, как будто я наконец-то вступала в настоящий, взрослый мир. Потом, живя и работая на базе отдыха посреди нью- гэмпширского леса на берегу озера Сквам (как раз там, где когда-то снимался фильм с Джейн Фондой «На золотом пруду»), я покуривала время от времени в минуты особых волнений. За общежитием, где жили студенты, прямо в лесу стоял деревянный стол со скамейками, крепившимися к нему металлическими балками и железными болтами. На этих скамейках можно было скрыться от переживаний, которых было в избытке, и выкурить сигарету, пока вокруг бродили одомашненные еноты и толстобокие белки. Белки смотрели на нас, курильщиков, с явным неодобрением.

Я смотрела с неодобрением на толстых белок и обещала себе меньше есть. Мне было приятно думать, что сигареты каким-то образом связаны с худощавостью (мне казалось, что все курильщики стройные) и будут залогом того, что я не разъемся на американских гамбургерах. Говорят, ты не начинаешь курить по-настоящему, пока не покупаешь свою первую пачку. Я купила сигареты лишь под конец лета в обстановке любовной драмы. Героем моей разделенной любви был американский мальчик на пару лет меня старше, с золотой гривой волос и длинными мускулистыми ногами. Вообще, что-то в нем было от лошади, но любовь на такие вещи смотрит сквозь копыта... то есть пальцы. У нас оставались последние две недели вместе, перед тем как я должна была вернуться в Россию, и мы страшно, мучительно поссорились. Я побежала в ближайший супермаркет и купила пачку красных «Мальборо», хотя купить хотелось цианистого калия. Когда я вернулась домой с растерзанным сердцем и пачкой сигарет в руке, мальчик безмятежно спал. В ту ночь я решила, что брошу курить во что бы то ни стало, открыла пачку и каждую сигарету разломала на маленькие кусочки.

Мне хотелось умереть, и лучшим способом для этого, по моим тогдашним сведениям, было наглотаться таблеток. Из лекарств у меня был только активированный уголь. Я выпила штук двадцать и легла спать. Уголь основательно прочистил мой желудок и оттянул неминуемую гибель от любви на неопределенный срок. Я также чувствовала гордость от того, что не закурила. Мой раскаявшийся друг похвалил меня за поступок, покорно заметая ошметки табака в совочек. Курить по-настоящему я начала уже по возвращении домой. Зима была ранней, отношения с американской любовью были разорваны после двухмесячных попыток поддерживать их на расстоянии. Зимняя Казань, изучение унылой английской фонетики моя жизнь была смертельно тосклива, и сигареты делали ее немного разнообразнее. У меня появился друг, мужчина, старше меня и умнее, мы общались нежно и исключительно платонически. 

С ним я могла достать пачку сигарет и закурить, совсем как взрослая. Что я курила в тот период? Думаю, мой мозг стер название марки из чувства самосохранения. То были грустные дни. Друг подарил мне тяжелую серебристую зажигалку Zippo, сказав, что она придаст мне брутальности. Я все еще жила с родителями и по вечерам закрывалась в своей комнате, вставала на подоконник и курила в форточку, морозя нос и рискуя быть пойманной. Занимательно то, что, куря, я также не забывала каждое утро выходить на пробежку. Моя коллега рассказала мне тогда, что в школе они с подружками поступали примерно так же: отправлялись на пробежку в парк, делали перекур под сосенками, а потом бежали обратно бодрой трусцой. Многие, с кем я разговаривала и разговариваю о сигаретах, начали курить за компанию, чтобы быть как все. Мое курение всегда было для меня точкой опоры, чем- то, за что я могла ухватиться, — все остальное менялось слишком быстро, ускользало из поля зрения и казалось ненастоящим.

Я переехала жить сначала в Москву, потом в испанскую Малагу и год курила синие сигареты «Фортуна», крепкий, честный пролетарский табак. Моим местом для курения было кухонное окно, выходившее во внутренний колодец дома. Я затягивалась и смотрела на сушащееся белье соседей, слушала пылкие домашние ссоры, доносившиеся из окон, вдыхала ароматы готовящихся ужинов и обедов. В Испании курили многие, по, как оказалось, чаще марихуану. Я ни разу не пробовала сигареты оставались моей единственной любовью. Может быть, помог подробный рассказ знакомого о том, каким образом кусочки гашиша извлекаются из желудка наркоперевозчика (для непонятливых: в процессе участвуют туалет дешевой гостиницы и слабительное).

Трехзвездочная гостиница в Москве рядом с Крокус Экспо есть номера смотрите http://www.kroshka-enot.ru/">гостиницы почасовая оплата.

Вернувшись в Россию и в журналистику, я открыла для себя чудеса сигаретного общения. Курили все вокруг, а если и ты тоже, многое казалось легче: взять интервью у директора водочного завода или у мужика из далекой деревни, обсудить с коллегами темы материалов, поболтать за жизнь. Когда я писала тексты, то выкуривала полпачки сигарет — мне казалось, это способствует творчеству. Я начала курить ментоловый «Вог», иногда, когда мой знакомый подвозил меня до работы па своей машине, я курила его «Кэмел». В дни, когда мы сдавали номер и я засиживалась на работе за полночь, у меня заканчивались сигареты и я стреляла у своего редактора сбивающий с ног крепостью «Голуаз». Последствия активного курения не заставили себя ждать. Я начала чаще кашлять, и любая простуда оборачивалась кошмаром: даже с больным горлом я не могла перестать курить, в результате чего горло опухало еще больше, а кашель не проходил неделями.

Я постоянно жевала «Орбит», чтобы отбить неприятный вкус, остававшийся во рту после каждой сигареты. Курение, как мне казалось, снимало стресс, но приносило постоянное ощущение усталости. У меня было пониженное давление, и сигареты понижали его еще больше. Я стала замечать, как понемножку тускнеют кожа и волосы, желтеют зубы. Это были такие микроизменеиия, что никому, кроме меня, они заметны не были, но я-то все видела и внутренне содрогалась. Я знала, что с годами эффекты будут заметнее и неизбежнее. Но противный (и довольно упорный) голос внутри меня говорил, что на волосы можно наложить маску, зубы отбелить, — и вообще в Америке 1960-х все звезды дико курили и жили долго и счастливо, а красоту все равно к старости не сохранишь. Когда тебе за семьдесят, какая разница, желтые у тебя зубы или нет. Если ты старый, не все ли тебе равно? (Я поняла, что не все равно, увидев американских пенсионеров, живущих полной, насыщенной жизнью не только в семьдесят, но и в девяносто лет.) 

Привычка курить во многом структурирует твою жизнь, диктует многие поступки, которые некурильщикам непонятны. В аэропорту ты мечешься в поисках комнаты для курения, стремясь набрать нужную дозу никотина перед долгим перелетом. Другая забота курильщика купить именно ту марку сигарет, которую он курит всегда. Если ее нет, можно, конечно, купить что- то еще, но какое это разочарование! А гостиничные номера? Мне, журналисту, много приходилось видеть этих номеров, от роскошных европейских в пятизвездочных отелях до деревянных сараев где-нибудь на краю света. Везде моим первым вопросом было: можно ли курить в номере? Отношения с людьми тоже складываются по принципу: «А вы курите?» Если ответ положительный, с человеком легче общаться. Потому что даже с самым непохожим на тебя индивидом можно разделить что-то общее: сигареты. Моя подруга бодро называла их «раковые палочки», что не мешало ей выкуривать по две пачки в день. Дело в том, что, пока ты куришь, все угрозы на пачках, страшные истории о раке легких и прочие запугивания никакого значения для тебя не имеют. Ну разве что немного раздражают. Ведь ты и так знаешь, что курить вредно, и ты принимаешь это. Зачем же лишний раз кричать о чьей-то проблеме? 

Для того чтобы бросить курить, мне понадобилось заодно бросить все — страну, работу, мужчину, всю свою предыдущую жизнь и начать заново. Конечно, мотивом перемен в моей жизни стали не сигареты, но я хитро решила воспользоваться случаем. Я уехала в Америку, и в день, когда мой самолет приземлился в аэропорту штата Орегон, я официально стала некурящим человеком. Как говорят американцы, я бросила курить cold turkey — сразу, без всяких там ступений, уменьшения дозы, пластырей и прочих радостей. На тот момент я уже точно знала, что хочу бросить. У каждого курильщика рано или поздно этот момент наступает, только вот не каждый готов им воспользоваться. Я сама пыталась бросить несколько раз и всегда возвращалась к привычной уже пачке в день. Периоды моего некурения длились от недели до пары месяцев, и они были невыносимыми как для меня, так и для окружающих.

Впрочем, то же самое происходило с моими курящими знакомыми. Помню такой диалог с коллегой, который можно назвать классикой жанра: «Почему Вася ведет себя как козел в последнее время?» — «Он бросает курить!» — «А, понятно. Уж лучше бы он курил ». И дальше коллеги несчастного Васи начинают предлагать ему сходить на перекур, «забывая», что тот бросил, и каждый раз удивляясь сему поступку. «Как, ты не куришь? А, ну ладно тогда. Ты молодец, конечно. Вероятно, ты проживешь вечно, ведя такой замечательно здоровый образ жизни. Мы к тому времени все умрем в тяжелых мучениях. Может быть, ты еще и... ПИТЬ бросил?» И вот Вася чувствует себя совсем уже окончательным козлом и в результате покорно присоединяется к сотоварищам в курилке или подворотне здания как повезет. К моему удивлению, не курить в Америке оказалось на удивление легко. Во-первых, сигареты стоили около десяти долларов за пачку. Во-вторых, курение было запрещено почти во всех общественных местах. И наконец, я почти не видела курильщиков, и, если кто-то и дымил на виду у всех, американцы испепеляли его взглядами, как будто человек зажимал в зубах не сигарету, а, например, фаллоимитатор (кстати, к последнему в Америке наверняка отнеслись бы с большим уважением).

Разумеется, помогло и то, что тогда я жила не в мегаполисе вроде Чикаго или Нью-Йорка, где курение приемлемо хоть как-то, а в небольшом городке на прогрессивном «зеленом», экологически сознательном Западном побережье. Даже легкий запах сигарет, затаившийся в волосах или одежде курильщика, заставлял людей смотреть па пего с ужасом, как на убийцу невинных животных. Я не представляла себе, каково было курильщикам в таких условиях, и искренне им сочувствовала. Но, с другой стороны, я понимала, насколько легче подобное отношение делает мою жизнь, жизнь человека, только что бросившего курить. Как-то я разговорилась со знакомым американцем и спросила, как его соотечественники относятся к курящим. «Нормально относятся, — политкорректно начал знакомый. Но, если человек курит, он теряет некоторое уважение со стороны нормальных людей».

Так и сказал — нормальных. Я не курю уже больше трех лет. После того как я преодолела никотиновую зависимость, я не растолстела, не стала козлом (вернее, козой, стервой, неврастеником и прочими чудесными людьми и животными) и не подсела на что-то более тяжелое взамен. Не курить это такое чудесное чувство, которое понимает только бывший курильщик. Когда бросаешь, ты вроде как получаешь дополнительный повод гордиться собой и радоваться жизни. Правда, иногда мне снится, как я курю. Но эти сны, наверное, все-таки о другом. Они о вещах и людях, которые были когда-то в моей жизни и которые стали частью моего прошлого заодно с сигаретами, полуночными барами, дедлайнами, написанными и ненаписанными текстами и пустыми отелями в Красноярске или в Гаване. 

Это сны ностальгии, и они полны скорее светлой грусти, чем ужаса и раскаяния. Но вот что правда: горло у меня сейчас совершенно не болит и кашлять я перестала. А зубы стали белыми сами по себе. Все это, конечно, не так романтично, как курение. С другой стороны, романтика — понятие относительное. Вполне возможно, кто-то думает о ней, когда речь заходит о курении марихуаны. А я вспоминаю о наркодилере в туалете дешевого отеля.